— А почему были свернуты работы? - спросил я.

— Великая Мышь испугалась, что вампиры научатся сами синтезировать баблос. Тогда мог нарушиться вековой порядок. Если тебе интересно, можно углубиться в тему. Написать формулу допамена?

Я отрицательно помотал головой.

— Допамен близок к допамину по механизму действия, - продолжал Ваал Петрович, - но значительно превосходит его по силе, примерно как крэк превосходит кокаин. Он впрыскивается языком прямо в мозг и мгновенно создает свои собственные нейронные цепи, отличающиеся от стандартных контуров человеческого счастья. Поэтому можно совершенно научно сказать, что в течение нескольких минут после приема баблоса вампир испытывает нечеловеческое счастье.

— Нечеловеческое счастье, - мечтательно повторил я.

— Но это не то, что ты себе представляешь, - сказал Ваал Петрович. - Лучше не иметь никаких ожиданий. Тогда не придется разочаровываться… Ну, с объяснениями вроде все. Можно начинать.

Мы с Герой переглянулись.

— Поднимите ноги и разведите руки в стороны, - велел Ваал Петрович.

Я осторожно принял требуемую позу, положив ноги на выдвинувшуюся из под кресла подставку. Кресло было очень удобным - тело в нем практически не ощущалось.

Ваал Петрович нажал кнопку, и нагрудник опустился, мягко нажав на мою грудь. Ваал Петрович пристегнул к креслу мои руки и ноги фиксаторами, похожими на кандалы из толстого пластика. Потом он проделал то же самое с Герой.

— Подбородок вверх…

Когда я выполнил команду, он надвинул на мой затылок что-то вроде мотоциклетного шлема. Теперь я мог шевелить только пальцами.

— Во время церемонии, - сказал Ваал Петрович, - может показаться, что тело перемещается в пространстве. Это иллюзия. Вы все время остаетесь на том же самом месте. Помните об этом и ничего не бойтесь.

— А зачем тогда вы меня пристегиваете? - спросил я.

— Затем, - ответил Ваал Петрович, - что эта иллюзия крайне сильна, и тело начинает совершать неконтролируемые движения, чтобы скомпенсировать воображаемые перемещения в пространстве. В результате можно получить серьезную травму. Такое раньше бывало весьма часто… Ну-с, готово.

Кто-нибудь желает спросить что-то еще?

— Нет, - ответил я.

— Учтите, - сказал Ваал Петрович, - после начала процедуры дороги назад не будет. Можно только дотерпеть до конца. Так что не пытайтесь снять фиксаторы или встать из кресел. Все равно не выйдет. Понятно?

— Понятно, - отозвалась Гера.

Ваал Петрович еще раз внимательно осмотрел меня и Геру - и, видимо, остался доволен результатом.

— Ну что, вперед? - спросил он.

— В темноту, назад и вниз, - сказал я.

— Удачи.

Ваал Петрович отошел за кресло, пропав из моего поля зрения. Я услышал тихое жужжание. Откуда-то справа из шлема выдвинулась маленькая прозрачная трубочка и остановилась прямо над моим ртом. Одновременно на мои щеки с двух сторон надавили валики из мягкой резины. Мой рот открылся, и в ту же секунду с края трубочки сорвалась ярко-малиновая капля и упала мне в рот.

Она упала мне точно на язык, и я рефлекторным движением прижал ее к десне. Жидкость была густой и вязкой, остро-сладкой на вкус - словно кто-то смешал сироп и яблочный уксус. Мне показалось, что она мгновенно впиталась в десну, как если бы там открылся крохотный рот, который втянул ее в себя.

У меня закружилась голова. Головокружение нарастало несколько секунд и кончилось полной пространственной дезориентацией - я даже порадовался, что мое тело надежно закреплено и не может упасть. А потом кресло поехало вверх.

Это было очень странно. Я продолжал видеть все вокруг - Геру, камин, стены, солнце на потолке, Ваала Петровича в темно-красной мантии. И вместе с тем у меня было четкое ощущение, что кресло с моим телом поднимается. Причем с такой скоростью, что я чувствовал перегрузку - как космонавт в стартующей ракете.

Перегрузка нарастала, пока не сделалась такой сильной, что мне стало трудно дышать. Я испугался, что сейчас задохнусь и попытался сказать об этом Ваалу Петровичу. Но рот не подчинялся мне. Я мог только шевелить пальцами.

Постепенно дышать стало легче. Я чувствовал, что двигаюсь все медленнее и медленнее - словно приближаюсь к невидимой вершине. Стало ясно, что я вот-вот ее перевалю, и тогда…

Я успел только сжать пальцы в кулаки, и мое тело ухнуло в веселую и жуткую невесомость. Я ощутил холодную щекотку под ложечкой, и со страшной скоростью понесся вниз - все так же сидя на месте в неподвижном кресле.

— Закрой глаза, - сказал Ваал Петрович.

Я поглядел на Геру. Ее глаза были закрыты. Тогда я тоже зажмурился. Мне сделалось страшно, потому что ощущение полета стало всепоглощающим и абсолютно реальным, а вокруг уже не было неподвижной комнаты, чтобы ежесекундно убеждать меня в том, что происходящее - просто вестибулярная галлюцинация. Я попытался открыть глаза, и понял, что не могу. Кажется, я замычал от страха - и услышал тихий смешок Ваала Петровича.

Теперь к моим галлюцинациям добавились зрительные. У меня была полная иллюзия полета сквозь ночное небо, затянутое тучами - вокруг было темно, но все-таки в этой темноте присутствовали облака еще более плотного мрака, похожие на сгустки пара, и я проносился сквозь них с невероятной скоростью.

Казалось, вокруг меня образовалась какая-то пространственная складка, принимавшая на себя трение о воздух. Время от времени что-то внутри моей головы сжималось, и направление полета менялось, из-за чего я испытывал крайне неприятное чувство.

Постепенно я стал различать в тучах длинные гирлянды огней. Сначала они были тусклыми и еле различимыми, но постепенно становились ярче. Я знал, что эти огни как-то связаны с людьми - то ли это были человеческие души, то ли просто чужие мысли, то ли чьи-то мечты, то ли что-то среднее между всем этим…

Я понял наконец, что это такое.

Это была та часть человеческого сознания, которую Энлиль Маратович назвал умом "Б". Она походила на сферу, в которой мерцало нежное перламутровое свечение, "полярное сияние", как он когда-то говорил. Сферы были нанизаны на невидимые нити, образуя длинные гирлянды. Эти гирлянды - их было бесконечно много - спиралями сходились к крохотному пятнышку черноты.

Там находилась Иштар: я не видел ее, но это было так же ясно, как в жаркий день понятно, что над головой сияет солнце.

Внезапно мое тело совершило резкий и очень болезненный маневр (мне показалось, что все мои кости с хрустом съехали вбок), и я очутился на одной из этих нитей. Затем я понесся прямо по ней, протыкая один за другим эти умственные пузыри.

С ними, насколько я мог судить, ничего при этом не происходило - и не могло произойти, потому что они были нереальны. Целью языка были не сами эти пузыри, а ярко-красная капелька надежды и смысла, которая вызревала в каждом из них. Язык жадно впитывал эти капельки одну за другой и набухал какой-то грозной электрической радостью, от которой мне становилось все страшнее и страшнее.